В Иране, который сотрясают самые разные кризисы, в том числе связанные с тяжелыми военными поражениями последних месяцев, внезапно начался всплеск историко-патриотического помешательства среди немалой части населения. Консервативная шиитская теократия, ранее неодобрительно относившаяся даже к упоминанию всего многотысячелетнего исторического наследия страны до Исламской революции 1979 года, теперь стала поощрять эти тенденции. Показывает ли такой разворот власти к национализму, что религия сама по себе больше не может сплотить и настроить в пользу режима все 90-миллионное население Ирана?
Иран вышел из 12-дневной воздушной войны с Израилем, к которой на короткое время присоединились и США, глубоко израненным. Его военная машина подорвана, ядерная программа отброшена на годы, если не на десятилетия назад, а непрерывно беднеющее население переживает глубокое внутреннее недовольство и опустошение.
Иран сейчас фактически тонет в пучине военно-политических, экономических, инфраструктурных и экологических проблем, которые связаны в один комок. В стране происходят постоянные отключения электроэнергии и наблюдается катастрофическая нехватка воды. Кроме того, Тегеран ждет новых израильских ударов и опасается массовых протестов, в том числе вооруженных, и восстаний разных меньшинств в приграничных регионах – что уже вызвало антимигрантскую истерию.
По данным Института мировых ресурсов, Иран сегодня занимает 14 место в мире по уровню "водного стресса". Некоторые наблюдатели предполагают, что страна приближается к "нулевому дню" – так называют момент, когда из кранов просто перестает течь вода. По мере сокращения запасов воды в Иране резко упало производство электроэнергии, поскольку гидроэлектростанции, когда-то являвшиеся основным источником энергии, работают не на полную мощность рассказывает политолог-востоковед Василий Семенов:
"Водохранилища, обеспечивающие водой столицу Тегеран, сейчас заполнены лишь на 8–14 процентов. Крупнейшее озеро Урмия, на северо-западе страны, близко к исчезновению. Вокруг него живут около 13 миллионов человек, и иранский режим теперь вынужден думать об их переселении из-за экологической катастрофы, в том числе засоления местных почв. К тому же Иран в последние десятилетия из-за санкций пытается создать так называемую "экономику сопротивления", то есть перейти к самодостаточному хозяйству. Это ведет к расширению посевов влагоемких культур и росту расхода воды – именно на аграрный сектор приходится 90 процентов водного потребления в стране. Правительство строит сотни плотин для сбора воды, но часто без учета местных особенностей, что ведет к гибели рек.
Из-за острой нехватки энергии и жары правительство Ирана периодически останавливает работу госучреждений
Свою роль играют и коррупция и некомпетентность. Владельцы и управляющие государственных и частных компаний, занятые в строительстве гидротехнических сооружений, работники министерств и другие участники этой схемы связаны с Корпусом стражей исламской революции (КСИР) и занимаются "освоением бюджетных средств", а на различные должности ставят своих родственников. Все это ведет к провальным и некомпетентным решениям.
Из-за острой нехватки энергии и жары правительство Ирана периодически останавливает работу госучреждений. Предприятия и фабрики с трудом продолжают работу. Иран занимает второе место в мире по доказанным запасам газа, но весь его энергетический сектор постоянно испытывает трудности из-за неэффективного управления, недофинансирования и иностранных санкций".
В начале июля иранские власти приказали немедленно покинуть страну и уехать на родину миллионам афганцев, скрывающихся здесь от войны, нищеты и власти талибов. В противном случае, как было заявлено, все они будут подвергнуты аресту. При этом, по разным оценкам, в Иране находятся до 4 миллионов афганских мигрантов и беженцев, и многие из них живут там десятилетиями. С тех пор Иран покинули уже более 700 тысяч афганцев, а сотням тысяч других грозит высылка.
В последнее время официальный Тегеран все чаще обвинял именно афганцев в экономических трудностях, дефиците товаров и энергии и иных проблемах. В социальных сетях после войны между Ираном и Израилем стали распространяться утверждения, что израильские спецслужбы якобы массово вербовали именно афганцев в качестве лазутчиков и диверсантов.
В июне, а затем в июле во многих иранских городах произошла серия взрывов. Власти заявляют, что за ними могут стоять как израильские спецслужбы, так и подготовленные, обученные и вооруженные ими группы самих иранцев, из числа людей, ненавидящих режим и так или иначе от него пострадавших, либо из среды нацменьшинств.
Например, в городе Захедан 26 июля пять человек были убиты и 13 ранены в результате атаки на здание местного суда. Ответственность за нападение взяла на себя суннитская группировка Джаиш аль-Адль ("Армия справедливости"), опубликовавшая соответствующее заявление в своем Telegram-канале. Юго-восточная иранская провинция Систан и Белуджистан, где произошло нападение, населена суннитами-белуджами, которые на протяжении многих лет жалуются на экономическую дискриминацию и политическую изоляцию со стороны режима. Регион часто становится местом столкновений между силами безопасности Ирана и суннитскими боевиками и сепаратистами.
На этом общем мрачном фоне правительство Ирана сейчас пытается найти новый путь к сердцам любых критиков режима. Общее возмущение многих иранцев – из-за проигранной войны с Израилем, нищеты, социально-экономического кризиса и вооруженных нападений внутри страны – вдруг вызвало среди ряда граждан всплеск импульсивных националистических настроений, которые режим теперь пытается возглавить и направить в благоприятное для себя русло.
В общественном дискурсе, в государственных СМИ и соцсетях власти чаще призывают иранцев вспоминать не столько об исламских шиитских ценностях, сколько обо всем их многотысячелетнем военном, политическом и культурно-историческом наследии, о древних правителях разных персидских империй, существовавших на месте современного Ирана, и архаичных мифах и фольклоре. При этом ранее вся эта античная и средневековая патриотическая символика была распространена скорее в среде оппозиционных режиму эмигрантов, монархистов и светских националистов, в то время как консервативный теократический режим аятолл всячески сторонился любого доисламского наследия Ирана.
Это заметно даже внешне. Например, в городе Шираз появился огромный рекламный щит, на котором нарисован премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху, стоящий на коленях перед Шапуром I, персидским правителем (шахиншахом) III века из династии Сасанидов, ведшим успешные войны против Римской империи. Причем изображение Шапура I полностью скопировано с соответствующего барельефа из древнего персидского города Персеполь.
А в Тегеране в популярном торговом районе теперь есть гигантская картина-плакат, посвященная "Арашу Лучнику", одной из центральных фигур древней персидской мифологии. Согласно иранскому фольклору, граница между зороастрийским Ираном и пришлыми кочевниками была установлена стрелой, пущенной Арашем Лучником после того, как он "вложил свою жизнь в один выстрел". Стрела пролетела несколько тысяч километров, прежде чем воткнулась в дерево на берегу реки Амударья. Распространенное в современном Иране мужское имя Араш, как и такие же названия ("Араш") разных вооружений, происходят как раз от этого героя народного эпоса. Однако на современном рекламном щите в Тегеране Араш Лучник выпускает в направлении врагов не только стрелы, но и баллистические ракеты.
Многие иранцы, разумеется, скептически относятся к этим идеям властей и сомневаются в том, что "новый национализм" повысит популярность правительства. Критики считают, что такой всплеск патриотизма и интереса к древнему наследию лишь отражает всеобщее недовольство и нынешней властью, и израильскими и американскими воздушными атаками.
Однако это далеко не первый случай, когда лидеры Исламской Республики Иран пробуют опираться на национализм, историческую мифологию и традиционные символы во время кризиса. В конце тяжелой Ирано-иракской войны 1980-х годов тогдашнее шиитское революционное руководство Ирана также часто обращалось к националистической риторике. Однако размах последних усилий иранских властей по мобилизации и сплочению населения под этими флагами сегодня явно превосходит предыдущие попытки, – напоминает политолог-востоковед, иранист Николай Мешхедов:
– Насколько сейчас в Иране, на фоне всевозможных проблем и несчастий, народ чувствует себя опустошенным, униженным и доведенным до последней крайности?
Иран – это всегда в некоем смысле "черный ящик"
– Иран – это всегда в некоем смысле "черный ящик", что там на самом деле происходит внутри, нам до конца никогда не известно. Но очевидно, что страна пережила серьезное унижение. Причем это унижение испытали не только рядовые иранцы, которых власть годами уверяла в том, что "оборона наша нерушима" и что "мы будем бить врага малой кровью на его территории". Страшно униженными оказались и сами руководители государства – потому Израиль им прямо показал, что они не просто смертны, а внезапно смертны, если вспоминать одну знаменитую книгу.
Безусловно, режим пытается перестраиваться, переходить на иные рельсы управления. А сделать это сложно, потому что перед ним стоят две задачи: во-первых, укрепить хоть как-то обороноспособность, и сделать Иран еще более закрытым для внешнего проникновения, а во-вторых, да, найти общий язык с населением, успокоить его, вернуть веру в правящую элиту, Сейчас даже сама иранская власть признает, что процент людей, которые искренне поддерживают уже даже не саму идею Исламской Республики, а непосредственно вот этот правящий слой, процент тех иранцев, которые согласны и дальше их терпеть, постоянно снижается.
– Есть сведения, что в Иране на этом фоне сейчас началась внешне незаметная, но значимая смена власти. Высший руководитель, 86-летний аятолла Али Хаменеи куда-то спрятался, после всех покушений со стороны Израиля, стал "бункерным дедом", который долго бывает для всех недоступен. И теперь принятие стратегических решений в Тегеране все чаще ложится на плечи не одного человека, а де-факто коллективного руководства – и решения эти уже принимает десяток человек, не меньше. Что это значит для будущего Ирана?
– Верно, процесс принятия решений смещается, от Верховного лидера в сторону большей, так сказать, коллегиальности. Тут следует учитывать несколько моментов. Во-первых, Али Хаменеи остается рахбаром, все-таки главным единоличным правителем, за которым пока что и далее будет последнее слово относительно всех принимаемых решений. С другой стороны, израильские воздушные удары наглядно продемонстрировали, насколько нецелесообразна концентрация людей, принимающих важные решения, в одном месте, или в виде одного органа власти – так как все они могут быть легко уничтожены. Так что иного выхода у режима просто нет.
Кроме этого, и процесс смены Высшего руководителя ведь тоже никто не отменял. Али Хаменеи уже находится в очень преклонном возрасте. И после окончания войны с Израилем он был вынужден, по некоторым слухам, назвать три имени своих возможных преемников. То есть в Иране сегодня рассредоточение центров принятия решений происходит и потому, что сама власть готовится перейти из одних рук в другие.
– Проигранная война с Израилем, неспособность власти защитить свой народ, вообще все, к чему страну и привела эта власть – это может сейчас вывести иранцев на улицы? Или наоборот – как часто бывает, перед лицом "внешних врагов" население забывает о том, кто, собственно, их и в первую очередь и создал, этих врагов, и начинает испытывать некий всплеск патриотизма и национального возрождения? Потому что ненавидеть "проклятых сионистов", "империалистов-колониалистов", "коллективный Запад" и так далее гораздо удобнее и безопаснее – и в этом направлении все раздражение и сублимируется?
– Вообще иранцы всегда были весьма "националистичным" народом. Хотя по поводу "иранского народа" в целом следует рассуждать осторожно. Иран – страна очень многонациональная, и понятие "единой нации" там вещь относительная. Есть данные, что собственно персов там чуть более 60 процентов, а может, и гораздо меньше. А еще есть азербайджанцы, которых от 16 до 35 процентов, по очень разным подсчетам, курды, это каждый десятый, луры, арабы, белуджи, туркмены и другие тюркские народы.
И все же, скажем так, некий абстрактный "единый иранский народ" пропитан своеобразным национализмом и воспринимает мир во многом именно в пределах границ Ирана. Как показали израильские бомбежки, даже иранская оппозиция, которая давно вся изгнана за рубеж, восприняла их прежде всего как нападение на свою родину, а не как войну Израиля против недальновидного и ненавистного правительства аятолл.
Иран – страна многонациональная, и понятие "единой нации" там вещь относительная
Накануне войны с Израилем в Иране в который раз наблюдался достаточно мощный всплеск протестных акций. Потом где-то на месяц протестная деятельность снизилась. Но сейчас мы видим, что манифестации начинаются вновь. То есть этот первый патриотический угар, крики, что, мол, ребята, надо всем объединиться, чтобы спасти родину, а остальное все потом – он проходит. Вместо него вновь всплывают неприятные вопросы: а почему Иран вдруг оказался настолько уязвимым перед Израилем? А почему нынешняя экономическая ситуация столь тяжела?
Но в то же время, с моей точки зрения, увы, социально-экономический кризис во многом играет на пользу режиму. Потому что когда людям необходимо думать об элементарном выживании и о том, как набить пустой желудок, о каком-то идеологическом противостоянии серьезного масштаба думается, пожалуй, меньше всего.
– Так правда ли, что в Иране произошел все же всплеск ура-патриотизма и шовинистического национализма, среди некоторой части населения? И это сублимация всего накопившегося раздражения?
– Да, это абсолютно верно. Здесь необходимо обратиться к исторической памяти иранцев. Для них еще недавно их страна почти 200 лет терпела серьезные унижения от внешних сил: от Российской империи, от Британской империи, потом от СССР и США. Вопрос национальной независимости для них первостепенен. Среднестатистический иранец так воспитан, и системой образования, и собственной семьей – в духе уважения и любви к своей родине, земле древних цивилизаций. Этими идеями иранцев самые разные властители кормили веками. Им важно всегда защищать именно свою собственную "иранскость".
Вопрос национальной независимости для иранцев первостепенен
– Об этом как раз я хотел спросит: а есть ли в Иране понятие "иранскости", что означает быть и чувствовать себя иранцем сегодня? Или за последние десятилетия все ушло, что называется, в мечеть? И свелось к "истинным революционным исламским ценностям", так, как это все навязывает и трактует власть?
– Здесь я с вами не соглашусь. Да, действительно в Иране был период "исламского всемирного революционного эксперимента", примерно с начала 1980-х до начала 1990-х годов, но он был обусловлен естественными историческими причинами. Обращение тогдашних иранцев к исламу в попытке найти ответы на вечные вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?" очень легко объяснить. Население Ирана накануне Исламской революции 1979 года в подавляющем большинстве состояло из не сильно грамотных уроженцев деревни. А когда кругом беда, кругом нищета и безработица, и дикий произвол властей, то куда вы такой пойдете за советами и ответами? Само собой, в мечеть. И естественно, что в ту эпоху именно шиитское духовенство, вошедшее в конфликт с шахским режимом, и оказалось той силой, которая была способна не просто дать ответы на все волнующие людей вопросы, но и помогать разным протестным силам коммуницировать с большой частью иранского населения.
Однако потом режим аятолл сам вовремя сообразил, что столь желанный для них перенос политических, экономических и социальных моделей устройства жизни из, условно говоря, раннего средневековья в конец XX века точно не работает. И Иран вновь вернулся к своему феномену "иранскости", который состоит из нескольких элементов. С тех пор ценность постулата "Я – революционная исламская держава" постепенно уменьшается, хотя все равно сильно присутствует, разумеется.
А еще есть и: "Я – мусульманин", и более того, "Я – шиит", то есть представитель меньшинства, якобы угнетаемого в исламском мире суннитским большинством. А есть и: "Я – наследник великих цивилизаций", существовавших до прихода ислама. То есть, если совсем честно, это что-то вроде: "Я смотрю на окружающие народы как на людей второго сорта. И на арабов, и на бывшие кочевые тюркские племена Центральной Азии. Все они с культурно-исторической точки зрения в развитии от меня всегда отставали". То есть "Я ощущаю себя носителем великой культуры и некой великой идеи, которые априори имеют право претендовать на то, чтобы быть доминантными в регионе". Более того: "Я – еще и носитель особого древнего языка", который очень серьезно отличается и от семитских языков, и от тюркских.
Все эти разносторонние элементы "иранскости" всплывают в сознании среднего иранца в зависимости от конкретной ситуации. То есть когда власти нужно мобилизовать все шиитские силы исламской уммы, я вспоминаю о том, что я шиит. А когда правительству требуется объединять вокруг себя собственное общество, что сейчас и происходит, я вдруг вспоминаю, что могу быть не столь уж истинно верующим, но все же я потомок того самого Кира II Великого (Куруша на древнеперсидском), упомянутого в Библии покорителя Вавилона, чьи армии победоносно прошли по территориям Евразии, от границ современных Индии и Узбекистана и до Греции, Израиля, Турции и Египта. Такое многоликое иранское "я" во многом и позволяет нынешнему режиму лавировать и в нужный момент чем-то компенсировать пошатнувшуюся уже веру в идею исламской революции и Исламской Республики Иран.
– Это очень интересно, потому что ведь в мире много проводится социологических исследований на тему, какие народы в каких странах считают, что их только нация обладает некоей исключительностью, что она наделена небесами и провидением некоей особой великой миссией, что их наследие, история и культура – лучшие в мире, что они богаче и мудрее и уж точно превосходят знания, способности, культуру и историю всех других народов. Тут с Россией можно сравнить, кстати – где все это постоянно крепнет, стараниями Кремля. То есть в Иране также ощущается что-то такое?
– Чтобы сделать нашу беседу менее академичной, приведу простой пример. Если вы откроете любую иранскую книгу по истории, или школьный учебник, то увидите, что если не первый абзац, то второй точно будет начинаться примерно так: "Иран – самая большая страна в мире после…", "Иран не проиграл ни одной войны, кроме…". И дальше, соответственно, в обоих случаях пойдет долгий список тех войн, которые были удивительно доблестно проиграны и тех стран, которые, вроде бы вопреки всякой логике, окажутся чуть больше по размерам, чем Иран… Но грамматика персидского языка такова, что первое, что вы запоминаете – это то, что Иран самый большой и самый непобедимый. И это вам повторяют постоянно, и так или иначе это все откладывается в вашем сознании.
Иранцы – народ с большим чувством юмора. Если их перекармливать идеологией, то очень скоро они начинают над этой идеологией насмехаться
Но с другой стороны, и вот тут абсолютно ситуацию можно сравнивать с российской, иранцы – народ, очень, скажем так, не обделенный чувством юмора. Если их перекармливать идеологией, то очень скоро они начинают над этой идеологией насмехаться. От массы иранских знакомых я слышал почти полные эквиваленты очень многих известных российских анекдотов, язвительно объясняющих, почему страна оказалась в таком тяжелом положении. В них высмеивается и ура-патриотизм, и шапкозакидательство, и прочие вечно присущие иранской официальной пропаганде аспекты. Что при этом не отменяет и знаменитой иранской гордости за свою страну!
Иранское правительство каждый раз вынуждено поэтому принимать во внимание фактор возможной потери собственного лица, если что-то идет не так. Тот же недавний слабенький иранский ракетный удар по американской военно-воздушной базе Аль-Удейд в Катаре в ответ на тяжелейшие американские удары по Ирану преследовал лишь одну цель – успокоить внутреннюю публику и показать, что, мол, "смотрите, мы тоже чего-то можем".
– А на низовом, бытовом уровне в Иране в новейшее время люди помнят о народных обычаях, истории, мифологии? То есть рассказывают ли детям старшие родственники сказки про того же Араша Лучника? Есть ли всякие суеверия, народные приметы, фольклор – который с государственным исламом, конечно, плохо сочетаются? Да те же арабские "Сказки тысячи и одной ночи" – они и для иранцев "свои", или же нет? Ведь они все обрамлены историей именно о персидском сказочном царе Шахрияре, чьей женой и была Шахерезада?
– Нет, "Книга тысячи и одной ночи" все-таки для современных иранцев не совсем своя, она арабская больше. Гораздо ближе для рядового перса, допустим, "Рассказы попугая", великий образец персоязычной литературы средневековой Индии, сборник историй, переведенных с санскрита во времена мусульманского Делийского султаната. Или, конечно, огромный том "Шахнаме", национального эпоса всех ираноязычных народов, то есть "Книги царей" – которая в два раза длиннее, чем "Илиада" и "Одиссея" вместе взятые! Там описывается вся история Ирана от древних времен и до проникновения ислама в VII веке. Но, разумеется, требуется иметь очень хорошее образование, чтобы понимать тяжеловесный древнеперсидский язык, которым эта книга написана. Масса образов из "Шахнаме" навсегда вписана в персидские устные сказки и предания.
Масса образов из "Шахнаме" навсегда вписана в персидские устные сказки и предания
Более того, все это бесконечное повествование обо всех персидских шахиншахах, а этот титул переводится как "царь царей", во многом, во-первых, само основывается именно на совсем древних легендах и мифах. А во-вторых, когда там речь в конце заходит о завоевании персидской державы Сасанидов арабами, то в книге очень четко это позиционируется как великая национальная трагедия. Ведь вообще-то ислам (заранее прошу прощения, если могу кого-то обидеть), не является религией, рожденной на территории Ирана. Это вера принесенная, которая была силой навязана совсем другим народом, и потом очень долго и тяжело приживалась на территориях современных Ирана, Афганистана и Таджикистана, которые веками были составными частями разных персидских империй.
И во многом выручил исламскую религию симбиоз со своими предшественницами. Сегодня в Иране народ продолжает массово отмечать очень много праздников, имеющих откровенно зороастрийские корни. Это и всем известный Новруз, и праздник Шаб-е Елда, который знаменует самую длинную ночь года, и праздник огня Чахаршанбе-Сури, когда в последнюю среду года все иранцы активно разводят костры на улицах и прыгают через них, и поголовно все взрывают петарды – все это древние зороастрийские символы очищения души и тела. Более того, в последние лет десять, причем в некоей фрондирующей, протестной форме, в среде многих образованных молодых иранцев стало очень популярно праздновать день рождения Кира II Великого у памятника, считающегося его гробницей, в древнем персидском городе Пасаргады.
Все эти предания, мифы, сказки и традиции до сих пор очень живы. Со стороны режима аятолл были многочисленные попытки их изменить, отменить, запретить, но ни к чему они не привели, традиции все равно выживали. И мысль о том, что ислам – лишь один из элементов всей древней персидской культуры, пусть и самый сегодня важный, она на бытовом уровне в головах иранцев всегда присутствует.
– Так имеет смысл официальному Тегерану сейчас делать ставку на всю эту древнюю мифологию и "преемственность эпох", на якобы непрерывное многовековое величие Ирана, или Персии, или любой империи древности – в противостоянии с разными "варварами"? Раньше ведь все это в Исламской Республике Иран точно не приветствовалось, по понятым причинам – какой аятолла может уважительно относиться к зороастрийским героям, например? Что, неужели режим готов на такие реформы?
– Теперь режим, судя по всему, готов это терпеть. Причем это происходит не в первый раз. При бывшем президенте Махмуде Ахмадинежаде, к примеру, этот элемент иранского национализма совсем открыто вышел на первое место во всей иранской официальной пропаганде. С одной стороны, в то время в Тегеране окрепла идея позиционирования себя как защитника всех мусульман мира. Но, например, президента России Владимира Путина во время первого его визита в Иран осенью 2007 года Ахмадинежад принимал на фоне воспроизведенных декораций античного Персеполя. Они там вдвоем позировали для фотосессии на фоне фигур воинов эпохи империи Ахеменидов.
Сейчас для иранских властей обращение к давнему прошлому – очень логичный шаг. Вследствие упомянутой многогранности иранского "я" объединить лишь на базе идей шиитского ислама все население огромной страны, столь идеологически, этнически, лингвистически и так далее разнообразное – уже совсем не получается. Никогда не стоит забывать о том, что иранские руководители при появлении очередной угрозы их существованию каждый раз умеют проявлять изрядную гибкость.
Наиболее яркий пример тут – то, как закончилась Ирано-иракская война в 1988 году. Лидер исламской революции и первый Высший руководитель Ирана, великий аятолла Рухолла Хомейни долго категорически не принимал идею любых переговоров с ненавистным ему Саддамом Хусейном. Однако перед лицом военной катастрофы он был вынужден дать согласие на перемирие, при этом заявив всем, что в этот момент "испивает чашу с ядом".
С тех пор таких "чаш с ядом" меняющемуся иранскому руководству пришлось испить уже не один десяток. Думаю, что придется проглотить и эту.
